Пандора. Карантин  - Константин Калбазов

В итоге Дмитрий был вынужден объявить, что автобусы уходят. Но как только разгрузятся, вернутся за следующей партией. Сказать, что подобное заявление было воспринято с негодованием, – это не сказать ничего. Народ буквально взревел и навалился с такой силой, что едва не опрокинул небольшие «пазики». И откуда столько набежало?

Как результат, Дмитрий был вынужден дважды выстрелить в воздух. Уже охрипшим голосом обложил всех трехэтажным матом. Сказал, что трогается, и плевать, кто окажется под колесами. Он сегодня троих уже порешил, и одним больше, одним меньше – ему без разницы. Просигналил напоследок и без тени сомнений тронул автобус, невзирая на висящих в дверях гроздьями пассажиров и едва успевших отскочить от капота.

Высадка пассажиров заняла куда больше времени, чем он думал. С одной стороны, народ толпился и мешал друг другу, с другой – нашлось не так уж и мало тех, кто все же сумел протащить и как-то пристроить свои сумки и чемоданы.

Пока люди вываливались из салона, Дмитрий успел зарядить пустые каморы барабана. Ну и наказал Василию, чтобы он перенес боеприпасы на причал. Памятуя, что туда с машиной их не пустят, они еще в цеху прихватили легкую складную тачку, чтобы не переть на себе.

Потом приметил Федора. Н-да. Вот что значит бережливость на грани жадности. Тот был в одних плавках. Даже тапочек на ногах не было. Отчего-то Нефедов был уверен, что ему жалко расставаться и с трусами, но без них Наумов все же постеснялся выбираться из общаги. А вещички свои он наверняка не только упаковал в сумку, но еще и затолкал подальше под кровать. Тут такая задница, а кто-то еще может думать о тряпках. Причем не новых, а многократно стиранных. Ду-ур-рдом.

Впрочем, это были еще цветочки. Он заподозрил, что дело неладно, когда при подъезде к общежитиям услышал со стороны пристани дробный грохот выстрелов. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что далеко не все получили возможность пройти на территорию причала. Отвергнутым это, ясное дело, не понравилось, они попытались прорваться, и их начали призывать к порядку. Дмитрий очень надеялся, что стреляли все же в воздух или травматическими патронами.

Вторая партия с нетерпением ожидала прибытия автобусов. И встретила их таким ревом, словно люди не верили, что за ними все же вернутся. Впрочем, вполне оправданные опасения. На этот раз также набились как селедка в бочку. Но теперь уж забрать удалось всех…

– Стой, сука! Стой, тебе говорю! Какого хрена тут происходит?! Бригадир, мать твою. Меня не пускают! Какого рожна нас погнали от причала?!

Разрывался один из его, Дмитрия, людей, Белов Григорий. Сорок лет, на все руки от скуки. Как такового образования у него не было, но любая специальность давалась ему с небывалой легкостью. При случае он мог заменить даже крановщика. Дмитрий его ценил, а потому не мог не предложить эту поездку.

– Выходим, парни. Приехали. Дальше пешком. Машинам на мол выезжать нельзя.

Ну и сам вывалился из кабины, прихватив с собой винтовку. С револьвером он не расставался. Тот так и висел у него на ремне. Не давить же Гришку, который при всех своих положительных качествах отличался невероятно упертым характером. А то, что автобус бросил посреди дороги… Да плевать. Пускай потом кто хочет переставляет. Ключи в замке.

– Ну чего ты орешь, Гриша?

– Чего?! Меня не пускают. И Петровича не пустили.

– Только Петрович на понос не исходит, а ты тут истеришь, как баба. Толком говори, что случилось? – прекрасно догадываясь, в чем причина, все же поинтересовался Дмитрий.

– Крачкин, сука, укусил меня за палец. Там всего-то мелкая царапина. Они мне: кусали? Я им: нет. А они эту гребаную нейросеть крутят и говорят, что я вру, мой номер пятнадцатый, и пошел вон, не загораживай проход. Я знаю, это все латышская сука мутит. Так, падла, и говорит – мол, русский, вали отсюда на берег. А когда нас несколько собралось, тех, кто не хотел уходить, еще и палить начали резиновыми пулями. Вон, вся грудь синяя. Ты в начальниках, скажи им…

– А что я скажу, Гриша? Думаешь, меня кто-то послушает? Ты с пакетом, что я переслал, ознакомился?

– Ну!

– Значит, все знаешь. Они уверены, что зараза эта передается через укусы.

– Но ведь может и как грипп, по воздуху.

– Может. Поэтому все ходят в масках. Если есть зараза, то она остается внутри.

– Ты нас сюда притащил!

– Я никого не тащил. Предложил – вы согласились. И звал не на войну и не в зону бедствия, а на нормальную стройку. Еще вчера ты считал, что тут просто райский остров.

– Остынь, Гришка. Чего вяжешься к бригадиру, – подошел рассудительный и с виду спокойный Петрович.

Ему по возрасту положено. Самый старший в их бригаде. Каменщик, каких мало. Так выводит кладку, что смотрится словно фотообои. Ну и общее уважение всегда.

– Чего – остынь? Из-за него…

– А не подскажешь, из-за кого Крачкин куснул и меня? Не от тебя я его оттягивал? Так, может, давай и я тебя обвиню во всех бедах. Кабы ты сам к Крачкину не полез за сигаретами, словно у тебя в комнате своих нет, так ничего и не было бы.

– Ладно, мужики, чего тут-то сидеть. Поехали обратно в общагу. Там хоть как-то сможете укрыться. И присматривать друг за дружкой. А завтра я вас навещу. Вдруг пронесет. А хотите, так и с вами останусь.

– Ерундой не майся, Дима. Мы психовать начнем, а тебе с нами мучайся, – с эдакой ленцой, словно от глупости какой, отмахнулся Петрович. – Ты, если что, моим там передай, как тут и что. Ну и прощения, значит, от меня попроси, что оставил их одних. И не вини себя. Нет на тебе греха. А с автобусом мы и сами справимся. Пошли, Гриша, нечего человеку душу рвать. Не видишь, ему и так хреново. Иди, Дима. Иди, сынок. С Богом.

Пошел. Хотел остаться. Но умом понимал, что это только эмоции. Сейчас самое разумное – найти безопасный ночлег. Забиться в какой ящик, где до него не дотянутся, пока он будет спать. Или перебраться на причал, где сейчас яблоку негде упасть, без разницы. Оставаться же с несущими на себе укусы… Это даже не глупость, а нечто совершенно иное.

Перед блокпостом он разделся донага, отправив в пылающий костер всю свою одежду. Затем его осмотрели на предмет укусов и царапин. Обработали из ручного пульверизатора каким-то раствором. Дмитрий так и не опознал, что это было, но запах был резким и отвратным. Потом вручили тонкий синтетический рабочий комбинезон. Все. Вот он и в относительной безопасности. Правда, определяющее здесь все же – в относительной.

– Эй, русский, тебя хочет видеть лейтенант.

Нефедов хотел приобщиться от общей кухни, так как при запахах, доносящихся от нее, ощутил сильный голод. Но именно в этот момент нужно было появиться Лацису. Н-да. Джонстон переродился, главное начальство здесь лейтенант, который ценит сержанта, Дмитрий же… А вот не хотелось ему сейчас ругаться. От слова «совсем».

Лейтенант расположился в одном из кабинетов в административном здании причала. Его площадка использовалась ведь и как склад, так что хранение, учет и вся сопутствующая документация. При виде Дмитрия местное начальство не произнесло ни слова. Просто расфокусировало взгляд. Итак, если Нефедов хоть что-то понимает, только что его просканировали на предмет недавних событий.